Приключения Ричарда Шарпа. Том 1 - Страница 507

507

– Отличные сардины,– похвалил священник. – Вы, наверно, берете их на Драгстеде?

Тем временем на пятнадцати британских батареях, шестнадцати канонерках и десяти плашкоутах, специально переоборудованных для размещения небольших мортир, офицеры посматривали на часы. За сухопутными батареями были установлены ракеты, запускаемые с треугольных опор. Сумерки еще не успели сгуститься, но стоявшие на крепостных стенах наблюдатели уже не видели, как оттаскивают в стороны защищающие орудия тяжелые фашины.

Тучи рассеялись, и на небе выступили первые звезды.

На передовой батарее вспыхнул красным фитильный пальник.

– Они угрожают только потому,– отстаивал свою точку зрения генерал Пейман,– что рассчитывают на нашу слабость. Мы не должны поддаваться на угрозы. Здравый смысл и соображения гуманности восторжествуют. Обязательно восторжествуют.

– Восторжествует христианство,– упирался священник.– Нападение на гражданское население есть прямое оскорбление самого Господа. Что это, гром? А мне казалось, погода пошла на поправку.

Никто не ответил и никто не пошевелился. Грохот действительно напоминал гром, но Пейман хорошо понимал, что дело не в грозе. Это выстрелило орудие. Стреляло оно издалека, но звук получился тяжелый, плотный, что указывало на мощную мортиру.

– Да поможет нам Бог,– тихо промолвил генерал, нарушая воцарившееся за столом молчание.

Первый снаряд взмыл в небо, оставляя за собой тонкую красную линию осыпающихся с горящего фитиля искр и едва заметный хвостик дыма. Это был сигнал, и на него тут же отозвались мортиры всех батарей к западу от города и стоящих на якоре кораблей.

Следом за мортирами ударили гаубицы.

Красные полосы прочертили небо.

Пушкари уже перезаряжали орудия. Первые бомбы напоминали падающие звезды, но чем ближе к земле, тем страшнее становился их пронзительный вой. Бог так и не явил свою милость, у британцев ее не нашлось, и Копенгаген принял страдания.

Первая бомба разворотила крышу, разбросав фонтаном осколки черепицы, пробила оштукатуренный потолок и упала на верхнюю площадку, где на мгновение замерла, потом, дымя запалом и грохоча по ступенькам, скатилась вниз, на полуплощадку. В доме никого не было.

Казалось, она уже не взорвется. Фитиль прогорел, дым почти прекратился. Сверху, с проломленного потолка, осыпались чешуйки штукатурки. Бомба, тринадцатидюймовый черный шар, просто лежала у стены, но запал еще не потух, огонек еще полз, поедая последний дюйм селитры, серы и толченого пороха, пока не добрался до заряда, и тогда бомба разнесла верхний этаж, сделав это в тот самый миг, когда другие бомбы первого залпа обрушились на соседние улицы. Семилетняя девочка, отправленная спать без ужина за то, что хихикала во время семейной молитвы, стала первой жертвой бомбардировки, когда на нее, пробуравив потолок спальни, упала одиннадцатидюймовая бомба.

Начались первые пожары.

По городу стреляли восемьдесят две мортиры. Дальность стрельбы варьировалась в зависимости от количества пороха в заряде, и артиллеристы разных батарей заранее разделили город на участки, чтобы каждая вела огонь по своему квадрату. На севере их целью был внутренний двор цитадели, на юге бомбы падали на прилегающие к крепостной стене улицы. Пожарные живо отреагировали на первые очаги возгорания, но их неуклюжие подводы натолкнулись на неожиданные препятствия – спасающихся от обстрела людей. В одном месте тринадцатидюймовый снаряд врезался в толпу, но по счастливой случайности никого не задел. Какой-то мужчина попытался потушить искрящий запал, но бомба взорвалась в тот самый момент, когда он занес над ней ногу, и конечность, разбрызгивая кровь, взлетела над завизжавшей толпой. Фасады домов забросало кусочками плоти и костей. Многие пытались спасти из опасных кварталов самое ценное, загромождая улицы вытащенными из дома вещами. Некоторые укрывались в церквях, надеясь найти защиту от врага между освященных стен, но и церкви вспыхивали с такой же легкостью, как и прочие постройки. Одна бомба взорвалась на церковных хорах, разбросав, как соломинки, трубки органа. Другая убила десять человек, сгрудившихся в нефе. Часть бомб не взорвалась, и они лежали, черные и злобные, там, где упали. Один художник, спешно собиравший бумагу, кисти и угольные карандаши, сохранил присутствие духа, когда небольшая бомба, проломив крышу, упала рядом с неубранной кроватью: он схватил ночной горшок, опорожнить который не успел накануне, и вылил содержимое на незваную гостью. Снаряд зашипел, фитиль погас, а по комнате распространилось жуткое зловоние.

Уже десятки пожаров полыхали по всему городу. Кое-где пламя прорывалось из-под крыш, а бомбы все падали и падали. Британцы перешли на зажигательные ядра, самые тяжелые из которых, выстреливавшиеся из больших, тринадцатидюймовых мортир, весили столько же, сколько и взрослый человек, и были начинены селитрой, серой, сурьмой и смолой. Огонь вырывался из металлических оболочек через специально просверленные отверстия, и справиться с такими адскими ужасами было не по силам простому пожарному насосу. Потемневшее, но еще сохранившее акварельные краски небо прочерчивали дымчатые нити низвергающихся на город снарядов. Нити эти дрожали, расплывались, рассеивались ветром, но вместо одних появлялись другие, неся Копенгагену огонь и смерть. Потом небесные посланцы бились о камни мостовых, крушили крыши и потолки, из густого, клубящегося дыма выплескивалось пламя, и эти нити окрашивались красным. Бомбы все падали и падали, и западный край города звенел от шума и вспышек батарей. Били мортиры, испытывая прочность скрипящих при каждом выстреле якорных цепей, орудия палили по целям на стене, четко проступающим на фоне городских пожаров, ракеты, шипя, несли боеголовки по непредсказуемым траекториям.

507