Он выразительным жестом указал на своё одеяние и улыбнулся Луису:
— Война — как шахматы. Есть два игрока, один выигрывает, другой — проигрывает.
— Франция не должна выиграть, — резко сказал Луис.
— В шахматах есть чёрные и белые фигуры, — продолжил Кристофер, не обращая внимания на протест слуги. — Все они повинуются общим правилам. Но кто придумал эти правила, Луис? Именно он всем управляет. Не игроки, конечно, и не фигуры, а человек, который придумывает правила.
— Франция не должна победить, — повторил Луис, — Я — хороший португалец!
Кристофер вздохнул и решил объяснить попроще для своего глупого слуги:
— Вы хотите избавить Португалию от французов?
— Конечно!
— Тогда сегодня днём вы подадите мне обед, учтиво оставите свои мысли при себе и будете доверять мне.
Потому что Кристофер видел истину и собирался переписать правила по-своему.
Шарп смотрел вперед, туда, где драгуны четырьмя лодками перегородили дорогу, соорудив баррикаду. Обойти её было невозможно: дорога шла между двух домов, справа — река, слева — крутой склон холма, по которому спускалась французская пехота, позади французов было ещё больше, и единственный выход из капкана проходил прямо через баррикаду.
— Что делать, сэр? — спросил Харпер.
Шарп выругался.
— Плохо, да? — Харпер вскинул винтовку, — Мы можем снять нескольких ребят с баррикады.
— Можем, — согласился Шарп, но это лишь разозлит французов, а не заставит отступить.
Он мог прорваться, он был уверен в этом, потому что его люди хорошо стреляли, а баррикада была так себе, но Шарп понимал, что потеряет при этом половину своих людей, а остальные ещё должны были спастись от преследования желающих отомстить кавалеристов. Он мог бороться, он мог даже победить, но он мог не выжить. Была только одна возможность, но Шарп не хотел признаться в этом. Он никогда не сдавался. Даже думать об этом было противно.
— Примкнуть штыки, — крикнул он.
Его люди удивились, но послушались. Вынув из ножен длинные штыки, они надели их на дула винтовок. Шарп достал свой тяжёлый кавалерийский палаш — целый ярд острой стали.
— Хорошо, парни. В четыре шеренги!
— Сэр? — Харпер бестолково уставился на него.
— Вы слышали меня, сержант! В четыре шеренги! Быстро!
Сержант выкрикнул приказ строиться. Французская пехота, подходящая со стороны города, была всего лишь в ста шагах сзади. Слишком далеко для прицельного выстрела из мушкета, хотя один француз попытал счастья, и выпущенная им пуля впилась в белёную стену дома у дороги. Звук выстрела разозлил Шарпа.
— Сейчас! — резко крикнул он, — Вперёд!
Они понеслись вниз по дороге к недавно воздвигнутой баррикаде, до которой было двести шагов. Серые воды Дору текли справа от них, а слева — поле, усеянное остатками прошлогодних стогов сена, маленькими и растрёпанными, словно ведьмины шляпы. Хромая корова со сломанным рогом смотрела на них. Некоторые беженцы, отчаявшиеся преодолеть импровизированный контрольно-пропускной пункт драгунов, остановились на поле и ждали, как решится их судьба.
— Сэр? — Харперу удалось догнать Шарпа, который опережал своих людей на добрую дюжину шагов.
— Сержант?
Он всегда говорил «сержант», отметил Харпер, когда дела шли плохо, и никогда в этих случаях не называл его «Патрик» или «Пат».
— Что мы делаем, сэр?
— Мы штурмуем баррикаду, сержант.
— Они выпустят нам кишки, извините за это выражение, сэр. Чёртовы педерасты распотрошат нас.
— Знаю, — пробормотал Шарп, — И ты это знаешь. А знают ли это они?
Харпер видел, что драгуны целятся в них, уперев карабины в кили перевёрнутых лодок. Карабин, как мушкет, в отличие от винтовки, был гладкоствольным и не отличался точностью попадания. Это означало, что драгуны будут выжидать до последнего момента, чтобы произвести залп, и этот залп будет убийственным для одетых в зелёные куртки врагов на узком пространстве дороги перед баррикадой.
— Я думаю, они знают, сэр…
Шарп в душе согласился, хоть и не произнёс этого вслух. Он приказал примкнуть штыки, потому что со штыками винтовки смотрелись более угрожающе, чем без них, но драгун, казалось, стальные лезвия ничуть не испугали. Они построились так, чтобы в залпе был задействован каждый карабин, и Шарп понимал, что придётся сдаться, но не хотел сдаваться просто так, до выстрелов. Он побежал быстрее, надеясь, что хоть кто-нибудь выстрелит раньше общей команды, и это было бы для Шарпа поводом остановиться, бросить наземь палаш и спасти жизнь своим людям. Крайне опасный для него план, но единственно возможный, если только Бог не сотворит чудо.
— Сэр! — Харпер изо всех сил пытался не отставать от Шарпа. — Они убьют вас!
— Назад, сержант, — рявкнул Шарп, — Это приказ.
Он хотел, чтобы драгуны стреляли в него, а не в его людей.
— Они же, чёрт возьми, вас прикончат!
— А может, струсят и убегут, — бросил Шарп через плечо.
— Боже, храни Ирландию, — пробормотал, задыхаясь, Харпер. — С какой стати?
— Потому что Бог носит зелёную куртку, — прорычал Шарп, — А ты как думал?
И в этот момент французы, действительно, сбежали.
Шарп всегда был удачлив. Возможно, не по-крупному: конечно, не было удачей то, что его родила шлюха в Кошачьем переулке, которая умерла, не успев оделить сына материнской нежностью и любовью, не была удачей его жизнь в лондонском приюте, в мрачных стенах которого ни капли не заботились о детях. Но в малом, в те моменты, когда успех от провала отделяет расстояние в калибр мушкетной пули — в этом он был удачлив. Эта удача вывела его к туннелю, где султан Типу попался в ловушку, эта удача оторвала голову ординарцу при Ассайе и дала Ричарду Шарпу шанс сопровождать сэра Артура Уэлсли, когда его лошадь была убита ударом пики, и сэр Артур упал наземь в толпе врагов. Вот такая удача, зачастую весьма сомнительного свойства, — но даже Шарп не поверил в неё, когда увидел, что драгуны удирают прочь от баррикады. Может, он уже мёртв? Или это сон? Но он слышал за спиной победный рёв своих людей и понимал, что это — наяву. Враг, действительно, бежал, и Шарп остался жив, и его люди не будут отправлены во Францию в плен.