Шарп не сводил взгляда с поднимающегося над стропилами дымка.
— Возможно, нам следовало остаться.
— Вы говорите прямо, как ирландец, сэр. Мы не знаем, что могло бы случиться. Уверен, что нас всех перебили бы. И если вы увидите, что винтовка Гэтейкера опять не стоит на предохранителе, не наказывайте его слишком сильно. У него там винты совсем разболтались.
Шарп усехнулся в ответ на попытку Харпера отвлечь его.
— Я знаю, что мы поступили правильно, Пат. Только жаль, что лейтенант Висенте этого не видит.
— Он — адвокат, сэр, а они, проклятье, всё видят как-то неправильно. И он ещё молодой. Про таких у нас говорят: «Продаст корову за кувшин молока».
— Мы поступили верно, — настойчиво повторил Шарп. — Но что теперь?
Харпер попытался выправить погнутое распятие.
— Когда я был совсем маленьким, я потерялся, — сказал он. — Мне было тогда семь или восемь. Меньше, чем Перкинсу, во всяком случае. Возле деревни появились английские солдаты, в красных мундирах. Я по сей день не знаю, что они там делали, но я от них убежал. Они не преследовали меня, но я всё равно бежал и бежал, потому что от красных ублюдков ничего хорошего ожидать не приходилось. Я бежал, пока заблудился. Черт знает, где я оказался. И я пошёл вдоль ручья и добрался до хутора, где жила моя тётушка. Она отвела меня домой.
Шарп рассмеялся, и, хотя ничего смешного на самом деле в рассказе Харпера не было, никак не мог остановиться.
— Мэри. Тетушка Мэри, да упокоится её душа, — сказал Харпер и засунул распятие в карман.
— Хорошо бы ваша тётушка Мэри оказалась здесь, Пат. Но мы не потерялись. Мы пойдём на юг. Найдём лодку, переправимся. Дальше пойдём на юг.
— А если армии уже нет в Лиссабоне?
— Прогуляемся до Гибралтара, — ответил Шарп, понимая, что этого никогда не произойдёт.
Если действительно подписан мир, кто-нибудь, у кого на это есть полномочия, отправит их в ближайший порт. Если идёт война, он присоединится к тому, кто воюет. Всё очень просто.
— Мы пойдём ночью, Пат.
— Значит, вы думаете, война ещё не кончилась?
— О, Пат, для нас война не кончилась, — сказал Шарп, глядя на развалины церкви и думая о Кристофере. — Мы, чёрт возьми, очень даже воюем.
Висенте не сводил взгляда со свежих могил. Он кивнул, когда Шарп предложил ночью идти на юг, но не проронил ни слова, пока они не оказались за оградой кладбища, а тогда обронил:
— Я иду в Порто.
— Думаете, подписан мир?
— Нет, — отрезал Висенте, потом безразлично пожал плечами. — Может быть. Не знаю. Но знаю, что там подполковник Кристофер и бригадир Виллар. Я не воевал с ними здесь, но я достану их там.
— Значит, вы решили умереть в Опорто?
— Может быть, — гордо заявил Висенте. — Никто не избежит смерти.
— Никто, — согласился Шарп. — Но если вы решили драться, то это нужно делать с умом.
— Как драться я научусь. А как убивать, мне уже известно.
Это был самоубийственный план, но Шарп не стал спорить. Вместо этого он сказал:
— Я планирую вернуться тем же путём, каким мы пришли сюда. Я легко смогу отыскать его. Когда попаду в Барка д’Авинтас, найду лодку. Должно же найтись хоть что-нибудь, способное плавать.
— Уверен, у вас получится.
— Пойдёмте вместе, — предложил Шарп. — От Барка д’Авинтас недалеко до Опорто.
Висенте согласился, и его люди пристроились в хвост отряда Шарпа, когда он покидал деревню. Шарп был рад этому, потому что ночь выдалась непроглядно тёмной, и, несмотря на то, что он надеялся отыскать дорогу, без Висенте они бы совершенно заплутали. Отряд двигался крайне медленно и в конце концов сделал привал в середине ночи, а потом ускорил темп, когда на востоке небо стало серым, как волчья шкура.
Шарп сомневался насчёт возвращения в Барка д’Авинтас. Это было рискованно, потому что деревня слишком близко к Опорто, но с другой стороны он знал, что там надёжное место для переправы. Наверняка удастся найти обломки домов или сараев, чтобы соорудить из них плот. Висенте в этом с ним был согласен, утверждая, что на остальном протяжении русло Дору представляет собой скалистое ущелье, где трудно отыскать спуск к реке или переправу. Конечно, была вероятность, что французы будут охранять Барка д’Авинтас, но Шарп считал, что они удовольствуются тем, что сожгли все лодки в деревне.
Рассвет застал их среди поросших лесом холмов. Они остановились у ручья и позавтракали чёрствым хлебом и копчёным мясом, настолько жёстким, что солдаты шутя предлагали наделать из него подмёток на свои ботинки. Кое-кто ворчал, потому что Шарп запретил разводить костёр и кипятить чай. Шарп поднялся, грызя сухарь, на вершину холма и осмотрел окрестности через маленькую подзорную трубу. Вокруг не было ни души. Вниз по ручью в долине стоял пустой дом; в одной миле к югу поднималась колокольня — и никого.
Висенте присоединился к нему.
— Думаете, здесь могут быть французы?
— Я всегда это предполагаю, — ответил Шарп.
— А британцы, как вы думаете, действительно отправились домой?
— Нет.
— Почему?
— Если бы мы хотели домой, мы сделали бы это ещё после отступления сэра Джона Мура.
Висенте посмотрел на юг.
— Я понимаю, что мы не смогли бы защитить деревню.
— Я тоже хотел бы помочь им.
— Но там были мои соотечественники.
— Я понимаю, — сказал Шарп.
Он попытался представить французов в долинах Йоркшира или на лондонских улицах: горящие дома, разгромленные пивные, кричащих женщин, но так и не смог ощутить холодок ужаса, испытанного им в Вила Реаль де Зедес. Почему-то не получалось. Харпер, наверное, смог бы, потому что пережил подобное дома, но Шарп не смог.