— Первыми? Вы, наверное, перелетели через реку, — лейтенант смахнул пот со лба. — Здесь есть вода?
— Бочка у парадной двери, — учтиво подсказал Шарп. — С наилучшими пожеланиями от 95-го Королевского стрелкового полка.
Прибывало всё больше людей. Местные жители, желая помочь союзникам, организовали команды гребцов и, движимые взмахами тяжёлых вёсел, баржи сновали взад-вперед по реке. Каждые двадцать минут ещё от восьмидесяти до девяноста солдат поднималось на холм. Во главе одной из групп прибыл генерал сэр Эдвард Пейджет, который принял командование над разрастающимся гарнизоном от Уотерса. Пейджет был молодым человеком лет тридцати, энергичным и нетерпеливым; свой высокий чин он получил, благодаря богатству своей аристократической семьи, но у него была репутация генерала, который нравился солдатам. Он поднялся на крышу семинарии, где теперь расположились стрелки, и увидев в руках Шарпа маленькую подзорную трубу, позаимстововал её:
— Потерял собственную, — пояснил он. — Осталась где-то среди багажа, а багаж остался в Лиссабоне.
— Вы прибыли с сэром Артуром Уэлсли? — спросил Шарп.
— Три недели назад, — бросил Пэйджет, рассматривая город.
— Сэр Эдвард — заместитель командующего, — добавил Уотерс.
— Это не такая уж значительная должность, потому что я никогда не в курсе его планов, — раздражённо заявил Пэйджет. — Что случилось с этой чёртовой трубой?
— Придерживайте внешнюю линзу, сэр, — посоветовал Шарп.
— Возьмите мою. — Уотерс предложил свой инструмент.
Сэр Эдвард озадаченно нахмурился, глядя на город. — Непонятно, что же делают проклятые французы?
— Спят, — пожал плечами Уотерс.
— И им вряд ли понравится, когда они проснутся, — заметил Пэйджет. — Егерь спит, а в его владениях браконьеры! — он вернул трубу Уотерсу и обратился к Шарпу. — Чертовски рад, что здесь есть стрелки, лейтенант. Смею предположить, что у вас будет возможность потренироваться в стрельбе.
Новая группа британцев поднималась на холм. Теперь у каждого окна вдоль западного фасада семинарии было по несколько красномундирников, на длинной северной стене также с четверть огневых точек были укомплектованы. Под стеной сада были прорыты лазы; там заняли позиции португальцы Висенте и гренадёры Бычьешкурников. Французы воображали, что в Опорто они в полной безопасности, и следили за устьем реки, в то время, как у них в тылу, на высоком холме к востоку от города формировалась ударная группа британских войск. Боги войны туго закручивали гайки. Что-то неизбежно должно было сломаться.
Офицеры в вестибюле Палаццо Карранкас следили, чтобы все посетители непременно разувались.
— Его великолепие спит, — объясняли они, подразумевая маршала Николаса Сульта, герцога Далмации, которого ныне именовали не иначе, как король Николас.
Великолепный вестибюль, похожий на сказочную пещеру, с высокими сводчатыми потолками и полом из мраморных плит, усиливал эхом стук подкованных каблуков и отражал его вверх по лестнице к спальне маршала. Ранним утром поспешно вошедший гусар запутался шпорами в ковре на лестнице и растянулся, огласив палаццо ужасным грохотом ножен своей сабли. Разбуженный маршал потребовал от офицеров штаба, чтобы более никто не смел нарушить его сон. Конечно, эти офицеры не могли заставить умолкнуть британские пушки, стреляющие из-за реки, но, вероятно, маршал не был настолько чувствителен к орудийному огню, как к стуку каблуков.
Маршал пригласил на завтрак дюжину гостей, которые прибыли к девяти утра и теперь ожидали в большой приёмной, расположенной в западном крыле дворца. Её высокие стеклянные двери открывались на террасу, украшенную цветущими в каменных вазонах цветами и окружённую лавровыми кустами, которые пожилой садовник подрезал длинными ножницами. Гости — все, кроме одной — мужчины, и все, кроме двоих — французы, — прогуливались по террасе, с южной балюстрады которой открывался вид на реку и, соответственно, на орудия, стрелявшие из-за Дору. На самом деле было почти ничего не видно, потому что британская артиллерия расположилась на улицах Вила Нова де Гайя, и даже с помощью подзорных труб всё, что удалось рассмотреть гостям — это клубы грязноватого порохового дыма. Грохот пушечных ядер, крушащих стены здания у причало Опорто, были слышны куда личше. Единственной заслуживающей вниманя картиной были останки понтонного моста, который французы восстановили в начале апреля, но известие о подходе британской армии во главе с Уэлсли вынудило его взорвать. Три обгоревших понтона ещё раскачивались течением, удерживаемые якорями, а остальные были разорваны взрывом на мелкие части и унесены течением в океан.
Кейт была единственной женщиной, приглашённой на завтрак к маршалу, и её муж был непреклонен в своём желании, чтобы она непременно надела гусарскую форму. Эта настойчивость была вознаграждена восхищёнными взглядами, которые остальные гости не сводили с длинных ног его жены. Сам Кристофер был в гражданской одежде, в то время как остальные десять приглашённых офицеров — в форме. Присутствие среди них женщины заставляло их прилагать усилия притворяться беззаботными, не обращая внимания на британскую канонаду.
— Они стреляют в наших часовых шестифунтовыми ядрами, — заявил драгунский майор в великолепной форме с аксельбантами и золотым шитьем. — Это всё равно как бить муху дубинкой, — он прикурил сигару и тихо сказал приятелю. — С таким задом она просто обязана быть француженкой.