– Сэр?
– Мы здесь. Достал?
– Все в порядке, – довольно бодро ответил Харпер и указал назад, на Хельмута. – Один бочонок пороха, сэр. Спасибо Тому Джеррарду.
– Он спрашивал, зачем?
Харпер отрицательно покачал головой.
– Сказал, что если для вас, сэр, то все в порядке. – Сержант помог немцу внести в пекарню вместительный бочонок. – Черт, тяжелый, сэр.
– Может, подсобить?
Харпер выпрямился и воскликнул с притворным негодованием:
– Чтобы офицер таскал бочки, сэр? Мы же в армии, черт возьми! Мы ее сюда приволокли, мы здесь все и закончим.
– Знаете, что делать?
В этом вопросе не было необходимости. Шарп поглядел сквозь грязное стекло на площадь и в слабом сиянии зари увидел, что двери собора все еще закрыты. Может быть, тюки с патронами уже унесли. Может быть, Веллингтон послал к Коксу гонца на быстром коне, предположив, что Шарп застрял в Альмейде.
Он тряхнул головой, отгоняя проклятые мечты.
– Ладно, приступайте.
Хельмут одолжил у Харпера штык, воткнул в днище бочонка, провертел дырку диаметром с мушкетный ствол и удовлетворенно крякнул. Харпер кивнул Шарпу и произнес беспечным тоном:
– Ну, мы пошли.
Шарп заставил себя ухмыльнуться.
– Поосторожнее там.
Он хотел сказать сержанту, чтобы не марался, что это грязное дело капитана Шарпа, но знал, что на это ответит ирландец. Капитан смотрел, как двое мужчин – высокий и низкий – поднимают бочонок стоймя, встряхивают, чтобы из отверстия посыпался порох, неуклюже выбираются за дверь и идут по площади. Они шли по водосточной канаве – Харпер по дну, а Хельмут по краю, это облегчало ходьбу. В окно пекарни Шарп видел, как порох сыплется на темные камни, как приближается к собору страшная дорожка. Ему не верилось, что это происходит на самом деле, что генеральское «вы должны, Шарп» толкает его на непоправимое. Снова нахлынули сомнения. А вдруг все-таки можно убедить Кокса? Или того хуже, вдруг из Лондона прибыло золото, и все это – напрасно?
У него на миг замерло сердце – распахнулась дверь собора и вышли двое часовых, поправляя на ходу кивера. Шарп подумал, что сейчас они все увидят, и стиснул кулаки, а рядом с ним Тереза шевелила губами в беззвучной молитве.
– Шарп!
Он вздрогнул, повернулся и увидел Лассау.
– Вы меня напугали!
– Это все нечистая совесть. – Немец из дверного проема кивком указал на подножие холма. – Мы открыли в доме дверь. Подвальную.
– Я вас там найду.
Он собирался поджечь запал и отбежать к выбранному ими дому с глубоким подвалом – его дверь отворялась с улицы. Лассау не уходил. Он смотрел на двух сержантов, на часовых, которые не обращали на них внимания.
– Просто не верится, дружище. Что ж, надеюсь, вы поступаете правильно.
И я, подумал Шарп, и я надеюсь. Бред, чистой воды бред!
Он обнял девушку здоровой рукой и посмотрел на сержантов – те держались ближе к каменным трубам, преграждавшим путь повозкам, к торговым прилавкам. Часовые смотрели на сержантов и не видели ничего странного в том, что двое военных несут бочку; они даже не пошевелились, когда Харпер и Хельмут поставили ее совсем рядом с маленькой дверью собора.
– Боже! – прошептал Лассау, глядя, как Хельмут опускается подле бочонка на корточки и расширяет пробоину, чтобы огонь добрался до оставшегося пороха.
Харпер прошел двадцать ярдов и заговорил с часовыми о каких-то пустяках, и Шарп с тоской подумал, что сейчас этим людям придется умереть. Ведь они видят, как немец крошит дерево! Но нет, они как ни в чем не бывало смеялись над шутками Харпера, и наконец Хельмут поднялся, зевнул и пошел назад, а ирландец помахал часовым на прощанье и зашагал следом.
Шарп достал трутницу и сигару, дрожащими руками постучал кремнем об огниво, подул на льняной фитиль, поднес к нему сигару и втягивал через нее воздух, с ненавистью ощущая табачный вкус, пока не затлел ее кончик.
Лассау оцепенело смотрел на него.
– Вы уверены?
Шарп пожал плечами.
– Уверен.
В дверном проеме появились сержанты, и Лассау обратился к Хельмуту по-немецки, затем сказал Шарпу:
– Желаю удачи, дружище. До встречи через минуту.
Шарп кивнул, немцы ушли, а он снова затянулся. И посмотрел на ирландца, все еще стоящего в дверях.
– Уведи Терезу.
– Нет, – решительно сказал Харпер. – Я с вами.
– Я тоже. – Тереза улыбнулась Шарпу.
Он взял девушку за руку и вывел ее на улицу. В сером небе над собором разливался перламутр, высвечивая жгуты облаков. Все сулило прекрасный день.
Шарп снова глотнул табачного дыма, и перед его мысленным взором замелькали образы людей, которые строили собор, вырезали на каменных стенах у дверей лики святых, молились на коленях на широких плитах пола, венчались, крестили детей в гранитной купели, лежали в гробах между колоннами алтаря. Он вспомнил сухой тон генерала: «Вы должны, Шарп!», священника, забеливающего алтарную загородку, батальон с обозом жен и детей, трупы в погребе…
Шарп наклонился и поднес сигару к пороху, и взметнулись искры, и раздалось шипение, и огонь пустился в путь.
Первый снаряд из уродливой короткоствольной гаубицы, укрытой в глубоком окопе, взорвался на рыночной площади, из грязного дыма вырвались огненные иглы, и бесчисленные чугунные осколки понеслись во все стороны. Взрыв не успел утихнуть, а Шарп – опомниться, когда на мостовую упало второе французское ядро, подпрыгнуло, докатилось до порохового бочонка в считанных ярдах от собора. Часовые бросились в укрытие. Ядро лопнуло с грохотом и пламенем, и Шарп понял, что не успеет добежать до погреба. Он схватил за руки Терезу и Харпера.