– Заткните ему пасть! – рявкнул Харпер.
Лезвие вспороло тело, раздался булькающий звук, затем все затихло.
Из двери церкви раздался пистолетный выстрел. Стрелок пошатнулся и упал в костер. Прогремели два ружейных выстрела, и тень в дверном проеме исчезла. Упавший в огонь стрелок визжал, его быстро вытащили из пламени. Собаки заходились лаем, словно увидели самого дьявола.
Атака потеряла внезапность, а стрелкам предстояло еще преодолеть триста ярдов. Шарп расшвыривал с дороги баррикаду, чтобы смогла пройти кавалерия Вивара.
– Оставить ублюдков! – В церкви еще были французы, но их следовало бросить, иначе ни о каком успехе не могло быть и речи. Ради взятия города бросили даже раненых стрелков. – Оставить их! Вперед!
Солдаты повиновались. Один или два попытались нырнуть в темноту, но Харпер поинтересовался, с кем они предпочтут драться: с ним или с французами. Малодушные вернулись в строй.
Стрелки бежали за Шарпом в серый туман, светлеющий с каждой минутой. В городе протрубили подъем, тревогу еще не объявили, но звуки горна заставили стрелков бежать быстрее. В спешке они окончательно утратили боевой порядок; теперь это была не колонна и не цепь, просто куча людей неслась вверх по склону к пробуждающемуся городу.
Часовые подняли тревогу.
Страх возвращался, на этот раз более обоснованный, поскольку Шарп увидел, как подготовились французы к штурму. Ближайшие к старинной стене дома были снесены, чтобы обеспечить широкое поле обстрела.
Сзади загремели выстрелы оставленных в церкви часовых. Одна пуля просвистела над головой, другая пролетела между стрелками и влепилась в стену. Шарп представил, как в амбразуры вставляются мушкеты и карабины, как французский офицер отдает команду подождать, пока враг приблизится.
Наступал момент смерти. Сейчас огромные стволы пушек изрыгнут разлетающуюся веером картечь. Стрелков развалят заживо, кишки вывалятся на холодную дорогу и размотаются на добрый десяток ярдов.
Ничего подобного не происходило, и Шарп сообразил, что защитников города ввели в заблуждение выстрелы. Несущихся в город стрелков они посчитали остатком караула из церкви, за которым гонится противник. Шарп во все горло закричал магическое слово, надеясь усилить обман:
– Ami! Ami!
Он уже видел главную линию обороны. Улица была перегорожена фермерским фургоном с высокими стенками. Днем временную баррикаду отодвигали в сторону, впуская и выпуская кавалерийские патрули. В свете факелов было видно, как французы лезут в фургон. Шарп отметил, что они примыкают штыки. Он также разглядел узкий проход слева, прикрытый одной оглоблей.
Из фургона задали вопрос. Шарп прохрипел в ответ единственное известное ему слово:
– Ami! – После долгого подъема он запыхался, но сумел прорычать стрелкам: – Не скапливаться! Растянуться!
В этот момент из церкви раздался горн. Это был сигнал тревоги, отчаянный и резкий, не поданный вовремя в связи с гибелью сержанта и офицера. Со стены тут же прогремел залп.
Как всегда бывает при торопливой стрельбе сверху вниз, пули прошли выше. Это неожиданно обнадежило Шарпа. Он издал боевой клич – исполненный звериной ярости вой без слов и смысла, крик, который выталкивает солдата на вражеский бастион. Рядом топал сапожищами Харпер, стрелки растянулись, чтобы французы не накрыли их одним залпом.
– Tirez! – махнул саблей вражеский офицер.
Пламя вылетело из стволов мушкетов на добрых три фута, фургон потонул в дыму, и один из стрелков рухнул, словно ноги его подсекли веревкой.
Шарп бежал слева от дороги, спотыкаясь о камни разобранных домов. Он увидел, как стрелок остановился и прицелился, и крикнул ему бежать дальше. В этой атаке промедление было подобно смерти. Лейтенант стиснул зубы, готовясь к ужасному моменту прорыва на баррикаду. Он кинулся в проем, выкрикивая свой клич, призванный вселить ужас в любого, кто окажется на пути.
Французы защищали проем штыками. Шарп размахивал палашом – лезвие клацнуло о штык и воткнулось в приклад мушкета. Шарп ухватился за оглоблю, но был сметен в сторону ворвавшимся в узкий проем Харпером. Стрелки цеплялись за борта фургона, пытаясь забраться наверх. Какой-то француз колол их штыком, пока не был отброшен ружейной пулей. Раздалось еще несколько выстрелов из ружей.
Француз прицелился в Шарпа и выстрелил. В горячке он забыл присыпать пороха, кремень ударил по пустой полке. Француз завизжал, и лейтенант кинулся на него с палашом. Харпер вытаскивал штык из груди противника. Стрелки врывались в пролом, круша направо и налево.
Нескольким стрелкам удалось забраться на фургон и скинуть с него французов. Защитников оказалось не много, к тому же они слишком долго колебались, прежде чем горн не подтолкнул их к решительным действиям. Теперь они убегали, неся потери.
– Фургон! Фургон! – Шарп выдернул палаш из человека, забывшего подсыпать пороху на полку. Харпер обрушил приклад на голову француза и заорал на стрелков, приказывая им оттащить фургон в сторону: – Толкайте! Толкайте, ублюдки!
Зеленые куртки бросились к колесам, и фургон со скрипом покатился вниз.
Большая часть защитников отступила в узкую, мощенную булыжником улицу со сточной канавой посередине. Другие улицы уходили влево и вправо, повторяя линии старинных крепостных стен. Из домов выскакивали французы. Некоторые, прежде чем кинуться бежать, стреляли в сторону стрелков. Пистолетная пуля отскочила от оконной решетки рядом с головой Шарпа.
– Заряжай! Заряжай! – Шарп разбрасывал караульный костер, делая проход для конницы Вивара. Он пинками раскидывал горящие поленья, пока сапоги и шаровары не обуглились. Укрывшись в дверных проемах, стрелки заталкивали шомполами пули в стволы; некоторые уже успели выстрелить по французам.